Другая, жена хозяина; наблюдала за Анжеликой, и взгляд ее не был особенно приветливым. Несмотря на тесноту, она принялась натирать волосы медвежьим жиром; как и все индианки она следила за своей прической. Хотя ситуация была суровая, она не желала отодвигать в сторону свои привычки. Она спросила Анжелику, не найдется ли у нее расчески, потому что ее собственная сломалась.

Пенгаши приказал ей замолчать, и Анжелика поняла, что он недоволен тем, что она тратит медвежий жир, тогда как запасы провизии были на исходе.

Ее старшая дочь, молодая вдова в свою очередь попросила у Анжелики корпию для новорожденного. Она тоже обвиняла зиму в том, что она помешала запастись камышовым пухом и опилками для подкладок ребенку, и он портил меха. Ее тоже прервал хозяин. Он вспомнил, что обе женщины очищали от жира головы при помощи этих самых опилок, для того, чтобы вымыть волосы и снова натереть их жиром. Ему надоели проблемы с их прическами. Волосы! Все время их волосы! А есть нечего.

Но мгновение спустя он сам обратился к Анжелике с просьбой снабдить его алкоголем и одеялами, так как в свое время он не раздобыл этого у голландцев.

Анжелика пожалела, что не взяла с собой огненную воду. Она отправилась в путь, почти уверенная, что мираж обманывает ее, что не подумала запастись этим товаром, таким удобным для обмена. Она снова начала объяснять ситуацию. Она была в старом форте одна с тремя детьми, один из которых — Шарль-Анри. У них были дрова, но еда почти закончилась. Она ждала помощи, она думала, что человек, ушедший за подмогой, должен вернуться. Но никто не приходил. А снег почти завалил их убежище и скрыл ловушки.

Продолжая говорить, она не могла отвести взгляда от большого куска медвежьего жира и от остатков маисового супа, которые дети налили собаке.

С тонкостью свойственной индейцам, Пенгаши понял значение ее мимики. Он докурил трубочку и сказал Анжелике следовать за ним.

Оказавшись снаружи, он направился ко второму вигваму и дал ей знак войти внутрь. Там были два старика: мужчина и женщина, они чинно сидели у огня. Они курили глиняную трубку. У очага суетилась девочка лет двенадцати. Она старательно очищала шкуру от жил и последних кусочков мяса и кидала их в котелок.

Анжелика и хозяин сели. Он объяснил родителям, кто она такая и зачем пришла. Они слушали, продолжая потихоньку курить, и ни один мускул на их лицах не дрогнул, так что было непонятно, слышали ли они то, что говорил им сын. А он не торопился, он отдавал дань уважения своим предкам.

Глядя на маленькую индеанку, которая сидела согнувшись возле огня, Анжелика удивилась, потому что поняла, что глаза у девочки светлые, а волосы, хоть и смазанные жиром и украшенные традиционной повязкой, — должны быть рыжими. Еще одна маленькая англичанка-пленница.

— Мой брат был без ума от своей пленницы. Я тоже решил иметь такую в своем вигваме. Несколько лет назад мы сделали набег на одну деревню, в ходе войны с Черными Одеждами, и я взял эту девчонку. Она была такая маленькая и беленькая. Я сам обул ей первые мокасины. Я сделал их в ходе нашего отступления, а мы должны были скрыться очень быстро, потому что погоня была у нас на пятках. Некоторых пленников пришлось убить, они не выдерживали темпа пути. Но я-таки сделал мокасины. А совсем скоро она вырастет и станет моей женой. Вот почему Ганита ее не любит. А пока что она служит моим родителям.

Анжелика слушала его, придавая больше значения его жестам, нежели его словам.

Он прошел внутрь вигвама, потом вернулся, вышел наружу и притащил оттуда внушительный мешок. Старательно прикрыв вход, он приказал резким голосом молодой служанке подбросить дров в огонь, потом он старательно раскрыл мешок и вытащил оттуда большой кусок розоватого мяса.

— Я вчера неплохо поохотился. Это молодая лань. Но жене я сказал не все. Она хотела бы закатить пирушку. У нее нет мозгов. Мои родители не скажут ей. Они меня одобряют. Зима это лютый и коварный враг, и к войне с ним всегда необходимо подготовиться.

Он извлек из угла обломок сабли и умело отрезал большой кусок, который завернул в кожу и приказал служанке зашить его, что она и сделала довольно ловко. Затем он снова притащил с улицы мешок и достал оттуда две репы и ложку, глубокая часть которой была перевязана шкуркой. Открыв ее, он бережно пересчитал черные или коричневатые частички.

Он колебался, он отсчитал три или четыре кусочка, затем, одумавшись, он наполнил ложку еще один раз, встряхнув мешок, и сказал Анжелике протянуть ладони. Насыпав туда свое богатство, он сказал:

— Когда будешь варить похлебку, кинь туда эти маленькие дары леса. Они предохраняют от земляной болезни.

Он имел в виду цингу.

Она расплакалась в благодарностях.

— Я — деверь Дженни Маниго, — ответил он, словно это родство обязывало его перед ней. — Есть у тебя что-нибудь, что я мог бы ей передать? Мой брат всегда обвиняет меня во лжи. А так он убедится, что я сказал правду.

Анжелика поискала, что могла бы переслать подруге. Лучше всего — записку. Но здесь не было ни бумаги, ни чернил. Драгоценности Анжелика не носила, разве что кольцо на пальце. Она сняла его и протянула индейцу; он спрятал его на груди.

— Ты можешь дать мне ружье? — спросил абенакис. — Я должен иметь ружье, ведь я — христианин.

Этот подарок не стоил ей многого, ведь в арсенале Ваймона Уайта оружия было полным-полно.

— У меня тоже есть кое-что, это Дженни передала для сына. Но эта Ганита, похоже украла его у меня, во всяком случае, я нигде не могу это найти, — сказал абенакис. — Приходи через три дня. Кто знает? Может при помощи ружья и при покровительстве духов мне удастся раздобыть еще мяса, тогда я поделюсь с тобой.

Хоть и христианин, он предпочитал полагаться на духов, если речь шла об охоте.

Она обещала принести огненной воды и одеяло для его матери, а также корпию для ребенка.

Она так радовалась, что несет дополнительное пропитание, что обратная дорога показалась ей легкой и быстрой. Она еще до наступления ночи добралась домой.

С облегчением она прижала к сердцу детей. Какие они были смелые, если, будучи такими маленькими, смогли ее дождаться, не боясь, не шаля и не делая глупостей.

— Мы поели и заснули, — сказал Шарль-Анри.

Она решила, что расскажет ему о его матери попозже.

Этот Пенгаши озаботил ее своими планами. Сумеет ли он добраться до Зеленых Гор? Удастся ли ему достичь миссионерских поселений севера? Через несколько дней она сходит к нему.

Но через несколько дней поднялся ветер. Сухой, ледяной, словно швыряющий стальную пыль над равниной. Она взглянула за окно и поняла, что не сможет сделать ни шагу, ее собьет с ног порывом. Вот почему Пенгаши устроил свое поселение как можно глубже.

Наконец, в один прекрасный день ветер стал стихать. Она подождала, и решила на следующее утро отправиться в путь, прихватив бутыль огненной воды, расческу, корпию и два одеяла для стариков. Но утром оказалось, что пошел снег. Боясь заблудиться, она провела дома еще два дня. Наконец буря утихла. Ветер прекратился, снег перестал.

Горизонт снова был открыт, и она различила, в каком направлении двигаться.

Она снова строго наказала Шарлю-Анри следить за детьми, подмела как могла снег у порога, и отправилась на равнину. Против всякого ожидания оказалось, что следы ее прежнего перехода худо-бедно сохранились. Но туман и облака не позволяли различить струйку дыма.

Снова пошел снег.

На этот раз она прихватила колышки, чтобы метить свою дорогу, но теперь она жалела, что не взяла палочки подлиннее; снег шел так густо, что грозил засыпать ее вешки.

Несмотря на снегоходы она увязала по колено. Как и в первый раз она не заметила трещины и упала вниз. Лавина снега смягчила падение, но на этот раз она не потеряла ни перчаток, ни оружия.

Внизу все изменилось, все было засыпано снегом — деревья, кустарники, камни.

Но вигвамов и след простыл.

«Они переехали…»